На главную

"Севастопольские рассказы"

Еще в 1852 году, проходя службу на Кавказе, Толстой отправил в журнал "Современник" свою первую повесть - "Детство". Публикация ее стала событием в русской литературе. Письма Некрасова автору полны похвал. Вторая повесть - "Отрочество" закрепила литературную славу Толстого.

Прямо на бастионе, в землянке, содрогавшейся от рызрывов ядер, под звуки орудийных залпов, пользуясь каждой минутой передышки, писал Толстой третью часть трилогии "Юность". Когда читаешь воспоминания сослуживцев о том, что именно в тот период писатель настойчиво и методично пытался бороться со сквернословием среди подчиненных ему солдат, удивление перерастает в уважение. В круговерти смерти, среди огненной пляски врывов, когда никто не знает, что с ним будет через минуту, почтительное внимание к слову, к родному языку оказывалось у Толстого на вершине забот. Это - характер. Характер, в котором торжество жизни господствует над страхом смерти.

Июньская книжка "Современника" проявила новый лик писателя - первый крымский рассказ "Севастополь в декабре месяце" имел необычайный успех у читателей. Душевное величие и стойкость русского человека перед лицом опасности, развернулись под пером Толстого во всем своем масштабном величии.

Рассказ был прочитан царем и одобрен им. Высочайшая милость похвалы открывала перед писателем самые широкие перспективы. "Я много мог бы выиграть в жизни, - записал в дневнике Толстой, - ежели захотел писать не по убеждению".

Изображение войны "не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а ...в настоящем ее выражении - в крови, страданиях, в смерти" нашло продолжение и во втором рассказе - "Севастополь в мае месяце", где показан, в отличие от первого, офицерский состав армии. В полном мере проявилось здесь гражданское и личное мужество артиллерийского офицера - выявить подлинные мотивы поступков - в чем-то корыстных, в чем-то мелочных и вздорных перед лицом общей большой опасности. В условиях жестокой цензуры это представлялось невозможным делом, но Толстой ничем не погрешил против правды, соответствующей реалиям жизни.

Третий - и последний - из рассказов "Севастополь в августе 1855г." описывает последний день обороны городы и отход войск на Северную сторону. Никто и никогда не рассказал об этих трагических событиях сильнее и ярче Толстого. В накале кипящих чувств и страстей он заставляет читателя пройти вместе с ним горький путь отступления, испытать мучительную боль солдат, вынужденных отдать врагу улицы южной части города. Блистательное дарование писателя, "на котором, - по выражению Некрасова, - остановились теперь все лучшие надежды русской литературы", озарило светом Севастополя бескрайние пространства русского государства. Ни одна газета не смела говорить так открыто - со времен подавления восстания декабристов отечественная пресса не публиковала ничего иного, кроме восхвалений и излияний благодарных чувств царствующему дому.

Цензура не пропускала в печать ни одного вольного слова. Тяжелую длань ее на себе почувствовал Толстой, когда задумал издавать "Военный листок" - журнал для солдат, в котором, как сказано в представлении, возможно было помещать "описания сражений, не такие сухие и лживые, как в других журналах, военные рассказы, солдатские песни, популярные статьи об инженерном артиллерийском искусстве и т.д." В первом номере планировалось разместить интереснейшие материалы о ракетах и пусковых установках - прообразе будущих "Катюш", изобретатель которых Константин Иванович Константинов путем проб и ошибок сумел определить нужное соотношение размеров, веса, формы снаряда, мощности порохового заряда и значительно улучшить характеристики ракет по дальности действия и точности поражения цели.

Отказ в издании журнала был облечен в любезнейшее предложение публиковать материалы в "Русском инвалиде" - официальном военном издании, от парадной лживости которого хотел избавиться Толстой.

На вершине нравственного страдания за Отечество, в огне боев, среди разрывов ядер ипуль, перед ликом изнемогающей в страданиях родины Толстой утвердился в главной внутренней истине: "Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого стараюсь воспроизвести во всей красоте его и который был, есть и будет прекрасен - Правда".

На главную

Hosted by uCoz