На главную

Сведения из старинных книг


"Путешествие в Московию барона Августина Мейерберга, члена Императорского придворного совета, и Горация Вильгельма Кальвуччи, кавалера и члена Правительственного совета Нижней Австрии, послов августейшего римского императора Леопольда к царю и великому князю Алексею Михайловичу в 1661 году, описанное самим бароном Мейербергом" (Москва, 1874г.)

...Для прекращения безжалостного кровопролития между христианами и водворения тишины во всем Северном крае при посредстве Австрийского орла, державнейший римский император всемилостивейший мой государь Леопольд пожелал следовать по стезе своего отца и всемилостивейше повелел отправиться к Алексею мне и Горацию Вильгельму Кальвуччи, рыцарю Священной Римской Империи и члену суда в Нижней Австрии, с дружеским предложением ему перемирия, и только в случае его согласия на то объявить себя императорскими послами.

Придерживаясь тех же соображений, какими руководился и августейший его отец, он велел нам уклоняться от Польского государства: для того сначала и просил герцога курляндского, Иакова, предупредить о будущем нашем приходе пограничных воевод Московской области, чтобы тотчас же, как прибудем туда, они нас приняли и, нимало не мешкая, отвели прямо к царю. Потому что старинный обычай москвитян запрещает им допускать в свои области послов иноземных государей до тех пор, пока великий князь, удостоверившись точнее в их приезде, не прикажет пропустить их.


Вена. Гравюра 1493 года
Раздел 1: Путешествие от Вены до Москвы

Отправившись из Вены 16 февраля 1661 года, мы приехали в столицу государства маркоманнов Оломуц, по древнему названию Eburum Marcomannorum. Тут-то, покинув дорогу из Малой Польши, чтобы взять направление в Курляндию, мы повернули влево и 26 февраля прибыли в главный город Силезии, удержавший имя своего основателя, или восстановителя, чеха Братислава, в 200 милях расстояния от Вены. Там из угождения общему с нами государю нас посетили два сенатора и одарили дарами отца Вакха.

Через два дня мы выехали из Братиславы и, проехавши городок Милич, в 45 милях оттуда, коснулись пределов Великой Польши при Фрейгайне.

Сделав еще 50 миль, при деревне Погоржельцах мы переехали по мосту реку Варту и после 15 миль пути оттуда прибыли в город Гнезно, названный так его строителем Лехом, первым польским князем, по совету кудесников, от гнезда белых орлов, около 550 года нашего искупления. Тут было местопребывание самого Леха и его потомков до Крака, строителя Кракова, который и жил в нем; тут же жил впоследствии и Пяст и многие из его потомства.Проехав в тридцати милях оттуда город Пакосц на реке Нотеце, мы прибыли в Бромберг или Быдгощь, королевский город на реке Берде в Малом Поморье. ...По приезде нашем туда горожане приняли нас суровее, чем шведов. Оттого мы и принуждены были переночевать за городом на постоялом дворе.

...Оставив негостеприимную Быдгощу, мы, сделав 40 миль, прибыли в Тухолу, лежащую тоже на реке Берде; город этот доселе не оправился от бедствий шведской войны. Отсюда, проехав 50 миль, остановились в Хойнице или Скоржеве, с замком, при реке Ферсе, также пострадавшей от войны; в нем суд воеводский. Продолжая далее путь, после двенадцати миль приехали 12 марта в Гданск, славную пристань на Балтийском море.

...Продолжая наше путешествие 17 марта, тотчас по выезде из Гданска, мы переправлялись с немалым трудом в полую воду на паромах через Вислу, которая в древности называлась Вандальскою и составляла границу между Германией и Сарматией.

Потом сделали 26 миль по песчаной дороге на берегу Балтийского моря, или залива Коданского у Плиния, Венедского у Птолемея, и у Тацита — Свевского: тут тянется длинное возвышение из наносного песку с моря и с залива, называемое остров Неринга, и простирается до деревни Армлении, признающей судебную власть Гданского округа, а далее за нею Натангенского. На четвертый день после того, с восходом солнца, мы прибыли к Пилавской переправе. Ветра не было никакого, и в самую тихую погоду гребцы благополучно привезли нас в Пилаву.

Начальник этих крепостей и окрестных мест Петр де ла Каве осыпал нас самыми любезными вежливостями. Выехав в тот же день дальше, мы увидали на правой стороне залива город Фишгаузен, построенный крестоносцами в 1269 году.

...После 35 миль пути мы приехали в Кенигсберг, обширный город, построенный в 1260 году шестым магистром Тевтонского ордена Поппом Остерлингом, в Самбийском, или Самландском герцогстве, неподалеку от устья Преголы, при слиянии рек Ангерапа и Аллы. Он получил название Кенигсберга в честь и воспоминание чешского короля Оттакара, помогавшего крестоносцам покорить эту страну. Бартольд Австрийский увеличил его в 1300 году присоединением городка Лебеника, а Винрих Книпроде, в 1380 году, городком Книпгоф. Ныне он славится многочисленным университетом, основанным, по внушению Лютера, герцогом Альбертом; в нем имеет пребывание и сам герцог, как подручник Польши.

Отправившись оттуда не мешкая, на самом рассвете, мы сперва переправились через реку Самбию. Потом прибыли на Куронский полуостров, по туземному названию Неринга, образующий между Балтийским морем и Куронским заливом длинную плотину из поднявшихся вверх песков. После ста миль пути, в продолжение которого море почти всегда мирно омывало колеса наших повозок, 8 марта, благодаря нашим возницам, мы имели уже в виду у себя крепость Мемель и переправились туда на лодках с лошадьми и поклажей.

И начальник крепости Мемеля, и правительственные городские лица обошлись с нами так грубо, что никакие наши просьбы не сильны были согласить их приказать, чтобы приготовлены были для нас за деньги повозки до ближайшей Куронии. Так и должны мы были прождать там целых два дня, пока не наняли на службу других крестьянских телег, на которых и отправились 28 марта и, сделав 25 миль, приехали в жмудскую деревню Гейлигаву, где и переночевали.

...На другой день мы тотчас же переправились через реку, текущую за городом одного с нею названия, составляющую границу между Судавиею и Курониею, и, отъехав недалеко, увидали поджидавших нашего приезда четверых герцогских придворных из областных дворян. Они приняли нас с почетом от имени своего герцога и отвезли в 3 каретах в Рутцаву, в десяти верстах оттуда. На следующий день, когда, отъехав еще 8 миль, мы были уже в 2 милях от Гробина, нас встретил наместник области Иоанн Фридрих Рек в сопровождении многих дворян и с 4 другими каретами; потом он принял нас очень благосклонно от имени герцога и отвез в замок в собственной карете своего государя. А там, на крыльце, при выходе из кареты, принял нас сам герцог и отвел в комнаты для приезжих.

Наутро мы исполнили долг вежливости, всемилостивейше возложенный на нас императором, как к самому герцогу, так и его супруге Алоизе Шарлотте, благоразумнейшей принцессе, сестре курфюрста бранденбургского Фридриха Вильгельма.

2 апреля мы выехали из Гробина благодаря попечениям о дальнейшем нашем путешествии литовского дворянина и доблинского воеводы Фридриха Дранковича, исполнявшего приказания герцога. Он пользовался для нашего удобства и герцогскими и его подданных повозками, да еще без всяких с нашей стороны расходов, и 13 апреля с трудом довез нас на пространстве 200 миль до Цецина, на границе Семигалии. На народном наречии это слово означает конец земли. Снега, понемногу таявшие от весенней погоды, и часто перепадавшие дожди так глубоко промочили землю, что она, засасывая копыта лошадей и колеса повозок, мешала движению тех и других, которые никак не могли справиться с ней. Каждый ручеек, через который в другое время перебирался вброд ребенок, до того развело водою, что он походил на большую реку и не давал нам переправиться через него иначе, как на плотах, и тогда мы должны были связывать их вместе.
...Все это делало для нас путешествие наше до того затруднительным, что, нечего греха таить, никогда и ни в какой дороге не выносил я столько беспокойств.

Приехавши в Цецин, мы тотчас же с нарочным уведомили о том московского воеводу в Кокенгаузене. Вследствие того дворянин Иван Афанасьевич Желябужский, назначенный царем в приставы для сопровождения нас в Москву, на другой же день позаботился, через присланного сотника, уведомить нас о своей готовности завтрашний день нас принять, по приказу его государя, и потом сколько можно скорее отправиться с нами в дорогу к царю, но чтобы мы прислали к нему список своих имен и нашей прислуги, с обозначением наших должностей, а на другой день и наши пожитки.

Исполнив все это, 18 апреля двинулись мы в путь и после недолгого переезда в восемь миль прибыли на берег Двины, против Кокенгаузена. Эта река, известная Птолемею под именем Рубона, получает свое начало и название от озера Двина, в 50 милях расстояния от болота Фрянова, в Волконском лесу, в Ржевском княжестве, в таком же расстоянии и от истоков реки Днепра. Сначала течет она к западу, а потом продолжает свой путь с сильною быстротою на север и уносит с собою реки, сливающие с ее водами свои: Велижку, Вивячку, Шомку, Касплю, Витьбу, Лучосу, Добрыню, Крезивину, Улу, Оболь, Полоту, Усачу, Диену, Дрису, Друю, Дуету, Индрицу, Евст, Кокну, Огру и Межу. Она протекает города: Велиж, Витебск, Улу, Полоцк, Диену, Друю, Динабург, Крижбург, Кокенгаузен и Ригу и, утомленная шестисотмильным путем, вливается в Рижский залив Балтийского моря.

...Когда мы пристали к высокому берегу, пришел к нам московский переводчик Лазарь Циммерман, из таких личностей, которым москвитяне дают очень почетное название толмачей, так как они умеют читать и писать. Переводчик сказал нам от имени пристава, что из письменного нашего вида от священного цесарского величества и из списка нашей прислуги, которые в прошедший день мы отправили к приставу с сотенным начальником для сведения, он усмотрел, что мы называемся посланниками священного цесарского величества.

...Пристав спросил нас о здоровье и, по московскому выражению, хорошо ли мы ехали? Потом подал правую руку нам обоим и всем почетнейшим лицам нашего общества. После того мы сели на подведенных нам лошадей и поднялись к домику за городом, назначенному для нашего приема. Впереди шли три сотни пехоты с распущенными знаменами и били в литавры.

Ливонская крепость Кокенгаузен, построенная на высоких берегах Двины и впадающей в нее незначительной речки, укреплена больше местностью, чем искусством, и замечательна поражением семи тысяч шведов. В 1654 году овладели ею москвитяне, отняв ее у тех же шведов, вместе с Дерптскою областью и всею страною, даже до Печерского монастыря. На другой день мы остановились там по недостатку многих нужных в дороге вещей. По отъезде оттуда 19 апреля, 23-го мы прибыли в Мариенбург, сделав 11 миль все лесом, в котором не было ни одного плодовитого дерева.

Только что мы приехали, неожиданно прибыл туда же из Дерпта Афанасий Лаврентьевич Ордын-Нащокин, из думных дворян или благородных царских советников, тогдашний воевода Ливонии. Он тотчас же прислал служителя поздравить нас с приездом. На другой день было Светлое Воскресение у москвитян, которые пользуются греческим календарем, с прибавкою к нему дней празднования памяти своих местных святых. В этот день воевода угощал нас у себя с большею приветливостью и встретил у самых лошадей.

На другой день с подлинно странною московскою вежливостью он пожелал проводить нас, отъезжавших, с милю от города верхом. 26 апреля, оставив за собою Нейгаузен в сорока милях от Мариенбурга, мы выбрались из ужасных ливонских лесов на лежащие на припеке солнца печорские поля в московских владениях и, проехав по ним 10 верст (версты — московские мили, немного поменьше итальянских), мы прибыли к монастырю Печоре, который в 1581 году напрасно старался взять Георгий Фаренсбах по приказанию польского короля Стефана.

Мы выехали из Печоры после обеда и на другой день проехали те поля, на которых магистр ордена Меченосцев в Ливонии Вальтер фон Плеттенберг с небольшим 12-тысячным войском разбил Василия Ивановича, великого князя московского, имевшего в строю против него 100 тысяч русских и 30 тысяч татар: с потерею одного только воина Плеттенберг истребил неприятелей чуть не всех наповал. Потом, сделавши 40 верст, мы прибыли в Псков. Еще за милю расстояния от него мы заметили на открытом поле 300 всадников, ожидающих нашего приезда, и в числе их несколько пехотинцев. Почти все они были офицеры, судя по платью на них и убору лошадей, выряженные напоказ.

Меж тем как мы сидели в карете, один из них, их начальник, не сходя с лошади, сказал нам, чрез переводчика, что они присланы принять нас боярином князем Иваном Андреевичем Хованским, главным воеводою псковским, по царскому указу. Когда, изъявив нашу благодарность, мы продолжали путь к городу, они ехали впереди нас. Приблизившись к реке Великой, в древности Турунту, омывающей стены города с юга, мы переехали ее на лодках; а когда вышли на берег, подошли к нам главные лица из всадников и, подав правые руки, поздравили нас с благополучным приездом. На противоположном берегу стояли в большом числе пешие и конные войска: последние из них, конники, провожали нас, пока мы ехали все в карете, до отведенного нам помещения, по городским улицам, на которых по обе стороны были поставлены 50 рот мушкетеров. Для караула даны нам 50 стрельцов, или телохранителей; впрочем, они не запрещали выходить никому из нашего общества.

Мы отправились из Пскова 28 апреля и, сделав 300 верст, 1 мая прибыли в деревню Сольцу, на реке того же имени, там сели в лодки и поплыли потом по реке Шелоне; по ней вошли в озеро Ильмень и, проехав 70 верст, мимо хорошо населенного берега, 3 мая пристали в Великом Новгороде. По случаю накрапывавшего дождя, мы не стали дожидаться лошадей, которых должен был выслать нам наместник воеводы, и проехали в отведенное нам помещение, чрез расставленные до него с берега по обеим сторонам улицы 35 рот пехоты. Этим городом протекает река Хезин, называемая у русских Ловатью, до впадения ее в озеро Ильмень, а потом носит название Волхова, до впадения ее, чрез озеро Ладогу, в Чудский залив.

На другой день, который был середа, в этом же городе наместник воеводы прислал к нам во время нашего обеда двенадцать стоп разных напитков и двадцать семь блюд с кушаньем, соответствующим русскому воздержанию.

После обеда у наместника воеводы нас отвезли в карете к лодкам с таким же военным парадом, и мы проплыли еще 20 верст до деревни Новолуки, где и переночевали у попа, или священника.

5 мая мы должны были сделать еще шесть верст озером Ильменем, чтобы пристать на лодках к монастырю Ponadeglie. Усердно стараясь продолжать наш путь, после 300 верст езды по лесистой дороге мы прибыли 12 мая в город Торжок. По недостатку в военных людях для нашего приема, их должны были заменить городские жители, вооруженные серпообразными секирами и копьями. Тут мы опять сели в лодки и переехали реку Тверцу, которой покатое русло, по случаю растаявшего снега, было еще возможно для плавания, хотя не раз и становились мы на мель между камнями; сделав же 24 версты, въехали в р. Волгу, а после переправы через нее и двухдневного плавания нас привезли в город Тверь.

Река Волга, у древних Ра, у татар Едиль, обязана своим началом болоту Фрянову, в Волконском лесу, в Ржевском княжестве, своим именем озеру Волго, с водами которого, после 10 миль течения, она соединяет свои и, разбогатевши от такой богатой прибыли, выходит из него опять.

В Твери никто не явился принять нас, потому что граждан было там мало, а военных людей и совсем не было. Мы высадились там из лодок 17 мая. Но наш проводник, до сих пор очень усердно поспешавший путешествием по нашему настоянию, получил от царя грамоту, в которой велено ему к самому 21 числу мая привезти нас в деревню Черкизово, в 25 верстах от Москвы. И теперь он так тихо поехал, что в целые 6 дней едва-едва сделал только 150 небольших верст, да еще по хорошей дороге. В предлог тому он приводил благоволение своего государя, который, хоть и был уведомлен из его писем о нашей поспешности и ее причинах, однако ж хочет позаботиться о нашем здоровье и не допустить, чтобы наши силы, и то уже расстроенные такою долгой и по множеству неудобств затруднительной дорогой, совсем упали при более поспешной езде. В самом же деле нас задерживали для того больше, чтобы между тем дать время дворянам, созванным для нашего приема, собраться из областей в город Москву к назначенному для нашего въезда туда 25 мая.

23 мая мы приехали к церкви св. Николая, где по приказу великого князя приготовили нам две палатки и объявили, что он велел это сделать, узнав, с какою неохотою мы останавливались на постой в крестьянских избах, всегда натопленных как в летнее, так и в зимнее время.

В тот же день прибыли туда присланные великим князем шесть упряжных лошадей с кучерами везти нашу карету и несколько верховых для почетнейших лиц нашего общества. Правду сказать, это была необыкновенная почесть, так как до сих пор лошади обыкновенно присылались прочим посланникам один раз только, в самый день их въезда в Москву, за несколько шагов от города. На другой день, около 11 часов до полудня, мы двинулись к Москве. В карету к нам уселся и наш проводник, заняв третье место в ней, чего прежде никогда не бывало. Все члены нашего общества ехали впереди верхом. Вслед за ними двигалась наша карета и вещи. За две мили от Москвы, в открытом поле, по краям дороги, стояли шесть тысяч пешего войска, расположенные разными отрядами, с сорока знаменами, а дальше, в таком же порядке, до самого предместья, десять тысяч конницы, тоже с своими значками: для изъявления радости они беспрестанно оглашали воздух барабанным боем и игрою на трубах. Когда мы были уже в 500 шагах от города, из среды этого войска вышел к нам гонец от стольника (т. е. дворянина, служащего при царском столе) Якова Семеновича Волынского и дьяка (одного из низших писцов) Григория Карповича Богданова, назначенных царем принять нас и во всю нашу бытность в Москве заботиться о наших нуждах. Москвитяне зовут их приставами.

...Небо избороздили тучи, пошел сильный дождь и заставил нас поспешать к нашему помещению. Вскоре, однако ж, стало ясно и тихо, так что мы двинулись вперед среди бесчисленного множества народа и вооруженных полков при беспрестанных звуках наших труб в приветствие царским. Мы видели столько зрителей обоего пола в домах, лавках, улицах и переулках, которыми нас везли, что можно было заключить, что в этот день никто не оставался дома.

...Однако ж ничего не было великолепнее в этом параде множества князей, детей думных бояр и всех великокняжеских спальников из дворян, с самим великокняжеским любимцем, князем Юрием Ивановичем Ромодановским, пожелавшим ехать перед самою нашей каретой, от начала предместия до нашего подворья. Все они, провожавшие нас толпою в самой пышной одежде, остановили у подъезда подворья своих лошадей и сказали, что они провожали нас, да еще и с охотою, по возложенной на них царем обязанности для почета священному цесарскому величеству: до сих пор они никогда не исполняли такого долга ни для одного посла. Великий князь позаботился открыто заявить нам чрез приставов, что, делая такой почетный прием, в знак братского его расположения к императору, он желал отступить от прежних примеров.



Москва. "Альбомъ Мейерберга. Виды и бытовыя картины Россiи XVII века. Рисунки Дрезденскаго альбома, воспроизведенные съ подлинника въ натуральную величину съ приложенiемъ карты пути цесарскаго посольства 1661-62 гг." Изданiе А. С. Суворина. 1903 г.

На главную

Hosted by uCoz