Вершины духа

Толстой как будто прорастает сквозь толщу наслоений множественных человеческих ошибок. Сквозь боль, сквозь мучительные страдания, выжимающие не только из глаз - из пор! - слезы, постепенно выкристаллизовываются новые нравственные истины: "Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам - да, та любовь, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко ... жизни... Но теперь уже поздно."

Даже спустя полтора столетия мы находимся лишь на подступах к тем великим и простым истинам, к которым пытался подвести нас Лев Николаевич Толстой. Вчитайтесь - строки эти просты: "Мой сын растет и радуется жизни - размышляет Андрей Болконский, отправляясь на войну, - в которой он будет таким же, как все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем?- сам не знаю..."

Раздумья эти наталкиваются на совершенно иные устремления княжны Марьи, высказанные ею при прощании с братом: "Ежели тебе кажется, что кто-нибудь виноват перед тобой, забудь про это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать."

..."Да, любовь, - думал князь Андрей с совершенной ясностью, - но не та любовь, которая любит за что-нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая (на поле боя под Аустерлицем), я увидел своего врага и все-таки полюбил его. Я испытывал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь истыпываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить - любить Бога во всех его проявлениях."

События, медленно развивающиеся в тягостности дней, внезапно вскипают страстями, переполняющими душу, и нет сил ни забыть их, ни отстранить их от себя. Сразу все - мысли, страдания, чувства, слова - все, что хотел сказать и сказал устами своих героев Толстой, преображается в иное качество. Оно впитывается, проникает в поры и души людей, становится реальной человеческой плотью. Плотью, наделенной новым, очищенным состраданием сердцем.

"Какая громада и какая стройность! - писал Н.Н.Стахов после выхода в свет последнего тома "Войны и мира". - Ничего подобного не представляет нам ни одна литература. Тысячи лиц, тысячи сцен, всевозможные сферы государственной и частной жизни, история, войны, все ужасы, какие есть на земле, все страхи, все моменты человеческой жизни... - все есть в этой картине. А между тем, ни одна фигура не заслоняет другую, ни одна сцена, ни одно впечатление не мешает другим сценам и впечатлениям, все на месте, все ясно, все разделено и все гармонирует между собою.... Подобного чуда в искусстве, притом чуда, достигнутого самыми простыми средствами, еще не бывало на свете." И далее он продолжает: "...сущность дела в том, что скрывается под этой механической игрой причин и следствий. Под нею скрывается пробуждение силы, еще не действовавшей в мире - духа простоты, добра и правды. Простота есть высшее качество, высшая красота человека. Добро и правда - суть высшие цели, ради которых должен жить и действовать человек".

Христианские заповеди - о равенстве и братстве людей, о необходимости устранения вражды, раздоров, насилия из жизни человеческого общества, проповедь любви и прощения вознесены Толстым на вершину духа, названы им идеалом нравственного развития. Там, в светоносных пластах возвышенных устремлений, движимый желанием найти точку единения людей всех возрастов и национальностей, писатель увидел несовпадение провозглашаемых идеалов и творимых на земле дел. Увидел - и открыто высказал свое мнение. "Смущало меня больше всего то, что все зло людское - осуждение частных людей, осуждение целых народов, осуждение других вер и вытекавшие из таких осуждений: казни, войны - все это оправдывалось церковью. Учение Христа о смирении, неосуждении, прощении обид, о самоотвержении и любви на словах возвеличивалось церковью, и вместе с тем одобрялось на деле то, что было несовместимо с этим учением".

Официальным ответом церкви явилось "Определение Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 года № 557 с посланием верным чадам ...о графе Льве Толстом", в котором сказано, что отныне "церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею".

По истечении 150 лет, наверное, нет нужды возобновлять старые споры - слишком много воды утекло с тех пор. То, что веком 19-м наказывалось за смелость суждений, в веке 21-м является естественным правом каждого человека.

Я верю - мы научимся любить и прощать. Мы научимся уважать мнение каждого человека, не наказывая его за это и не требуя раскаяния.

Я верю - час подлинного величия Толстого еще впереди.